С.З.Габисова,
Великая Отечественная
война в народной памяти.
Великая Отечественная
война завершилась шестьдесят лет тому назад. Она была величайшим испытанием для
нашего народа. Победа пришла к нему через бесчисленные жертвы, тяжкие испытания,
море слез и крови. Говорить о Победе – значит, прежде всего, вспоминать о том,
как она досталась и о тех, кто ее завоевал. Самые яркие, надежные, правдивые,
проверенные временем материалы – это те, которые хранятся в памяти народной, в
памяти участников войны, людей ее переживших. Устные рассказы, воспоминания,
письма, песни, частушки о войне – это живая многонациональная память.
Вопрос о правомерности
причислять к фольклору устные рассказы и воспоминания о Великой Отечественной
войне дискутировался особенно остро в фольклористике 50-60 годов ХХ века: одни
утверждали, что эти жанры не укладываются в традиционные в науке представления
о фольклоре, другие осуждали пренебрежительное отношение к этим видам
словесного искусства, настаивали на необходимости собирательской работы.1
Актуально звучат и сегодня слова Н.В.Новикова, произнесенные еще в 1964 году: «События Великой Отечественной войны… постепенно выветриваются из памяти людей и могут быть навсегда утеряны для потомства. Чтобы этого не произошло, еще не поздно нам, современникам и участникам войны, энергично, по-боевому и в широком масштабе развернуть работу по собиранию народного творчества военных лет. Наряду с песнями, частушками, легендами и анекдотами… в орбиту собирания должны быть включены рассказы о людях и событиях Великой Отечественной войны. Мы не можем пренебрегать этим видом словесного искусства народа, исключать его из поля своего зрения. Наверняка, не все из записанных рассказов будут отвечать высоким эстетическим требованиям и безоговорочно причисляться к фольклору. Но если даже из ста записанных рассказов хотя бы один будет подлинно художественным, то это вполне окупит труд фольклориста. К тому же и другие, малохудожественные и нехудожественные рассказы, навряд ли окажутся балластом в руках исследователя (не только фольклориста, но и историка, философа, психолога), поскольку помогут ярче и глубже осветить одну из ярких, героических страниц в истории нашей Родины».2
Именно исходя из такой
постановки вопроса мы подошли к
анализируемому материалу. Возможно ли представить вообще ситуацию, чтобы
огромные массы людей из разных концов Советского Союза, разных национальностей, молодых и умудренных
опытом, образованных и малограмотных, городских и сельских, поэты и носители
фольклорных традиций, вовлеченные в эту страшную войну, не выразили бы к ней
своего отношения в художественном творчестве, в устных рассказах, сатирических
частушках и т. д.?
Рассматриваемый в данной
статье материал – это поствоенный фольклор, представляющий собой воспоминания участников
Великой Отечественной войны, записанный студентами филфака в последнее
десятилетие. Несколько перефразируя слова Д.С.Лихачева, можно сказать, что это
фольклор одной темы и одного сюжета. Сюжет – это война со всеми ее перипетиями,
а тема - подвиг в ней солдата.
Воспоминания ветеранов
войны по праву можно рассматривать не только как документы войны, но как
художественное явление, обладающее всеми признаками народного устного
словесного искусства, т.е. они являются органической частью фольклора нашего
времени. Выразительность и образность речи, содержательность, жесты, интонации,
удивительная способность памяти (а им по восемьдесят и больше) хранить по дням
свой боевой путь, помнить десятки городов и населенных пунктов не только своей
страны, но и Чехословакии, Польши,
Австрии, Германии и т.д.– таковы характерные особенности этих воспоминаний.
Сегодня мы располагаем возможностью зафиксировать весь ход беседы с ветеранами
на видеокамеру, это дает нам возможность не упустить ни одной детали как чисто внешнего
характера (манеру говорить, интонации, жесты), так и внутреннего свойства
(смену чувств, авторские отступления, в которых размышления глобального
характера, речевые особенности и т.д.).
В поэтике воспоминаний
можно вычленить общие места, например:
- непредвиденная случайная встреча наших
бойцов с отдыхающими немцами;
- описание военного эпизода, особенно
памятного и незабываемого для рассказчика, окрашенного личными чувствами,
эрудицией, опытом;
- воспоминания о детстве, юности, о родных;
- характеристики военных друзей, восхищение
их мужеством;
- оценка войны, и т.д.
Воспоминания, записанные
от 84летнего жителя г. Алагира, кавалера орденов Отечественной войны 1 степени,
Красной Звезды и многих медалей Владимира Цимурзаевича Макеева не отличаются
композиционной стройностью, логической последовательностью – его воспоминания
прерываются авторскими отступлениями, субъективными оценками своих командиров,
друзей. Для него было очень важно указать, откуда для него началась война, и
очень четко, по-военному чеканно он говорит об этом:
«…Прибыли на
Курско-Орловскую дугу, ввели полк в состав пятого Сталинградского танкового
корпуса. Здесь и началась для меня война с населенного пункта Прохоровка…»3
Для его повествования
характерны разные стили: если речь идет о конкретных эпизодах войны, то речь
лишена эмоциональности, сохраняет стиль военного приказа и его выполнение:
«…6 февраля 1945г. Приказ
№ 273 – войска 1го Украинского фронта форсировали реку Одер, прорвали оборону немцев
на правом берегу реки и заняли города Штейнау, Любен и др.» (Все на память, никаких шпаргалок, записей у
него нет! - Д.М.) «…поставлена задача –
овладеть городом Умань, куда прибыл эшелон с немецкими танками – он был
захвачен нами без единого выстрела, и полк получил название «Уманский».
3
Совершенно другой стиль
повествования – рассказ о себе, о предвоенной, короткой школьной юности:
«…Родился в Алагире в
1921 году, 21 сентября. С восьми лет учился в начальной школе – 4 класса на
осетинском языке… Кончил 10 классов в 1941 году – первый выпуск школы №2, был
секретарем комсомольской организации. Пошел добровольно к комиссару Алагирского
района тов. Назарову с просьбой направить в танковое училище. Он удовлетворил
просьбу…»3
Описывая битвы, Владимир
Цимурзаевич тяготеет к эпическому повествованию, подчеркивает их масштабность,
решающее значение. Двумя-тремя штрихами он воссоздает картину боя:
«…Разразилось танковое побоище.
Давили друг друга. С каждой стороны участвовало по несколько тысяч
танков…Запомнились командующие танковыми армиями Рыбалко, Кайтуков…»3
Не лишен смекалки и юмора
следующий эпизод:
«…Весна, туманная погода
была рано утром. Я вылез из машины, из танка, сориентировался и обнаружил
немецкий танк – Т-4 возле одного дома (речь идет о предместье Праги, 1945г. –
Д.М.), во дворе, и дал команду экипажу: с пушки не стрелять, танк не
расстреливать. Надо живым взять, но держать на прицеле и пулемет, и пушку на
всякий случай. Они наверняка там это…
спали, проспали или кушали, в общем – прозевали нас. Они были в лучшем
положении: они могли нас подбить, сжечь, уничтожить – они прозевали! Они
схватились, это как в сказке, и выбежали, представляешь, растерялись пять
человек! А не доходя 15 метров – пулемет наш – трр – они бросились, убежали… А
мы танк взяли с собой, сели и привели в полк, и до конца с нами воевал этот
танк, до конца… Так и война закончилась на этом танке!..»3
Стиль этого эпизода –
радостно-эмоциональный, в нем превалируют выразительные глаголы,
характеризующие действия двух противостоящих сил: немцы: спали, проспали,
кушали, прозевали, растерялись,
бросились, убежали; наши: не
стрелять, на прицеле держать, взять живыми, взяли танк, сели привели; очень
выразительный подбор синонимических глаголов – « подбить, сжечь, уничтожить».
Своеобразны его оценки итогов Великой
Отечественной войны, роли американцев в войне.
«…Ну, хочешь, расскажу, как с американцами
встретились?
- На Шпрее это было – 2
мая. У меня танк – немножко с ходовой частью что-то было, надо было проверить,
заменить каток. Вот копаемся мы, ну по-рабочему, в комбинезонах. Американцы,
они в воскресенье, в праздники не воевали, как студенты, чисто! И угощали нас
сигарами… Ну, в обнимку встретились, слушай! Они нам помогли перед концом. Они
ждали, куда стрелка потянет. И когда чувствовали, что мы побеждаем, то уже
помогли техникой и даже одеждой. Помогли. Ну, вот такая дружелюбная встреча
была – обнимались…»3
Для воспоминаний
характерны своеобразные зачины, в которых авторы описывают малую Родину,
указывают, откуда они родом, чьи они сыновья, сколько их было. Подобного рода
зачины служат завязкой. Рассказ участника Великой Отечественной войны Цебоева
Хасана Цараевича (1916 – 2004гг.) начинается именно так:
«…Нас было семь сыновей у
отца (высшее пожелание молодым на свадьбе! С.Г.), жили мы в селении
Лескен…» А дальше – рассказ о судьбе
братьев: « Брат мой старший Магомет трудился в органах путей сообщения, а когда
грянула война, встал в ряды защитников Родины, испытал все тяжести
Ленинградской блокады. Умер от ран. Не дожил до дня Победы и Мусса – войну он
начал на Кавказе, участвовал в боях за Моздок, погиб под Харьковом. Меня,
шестого брата, война застала слушателем третьего курса Академии ветеринарных
военных врачей. Все, кто мог носить оружие, уходили на фронт. Подала заявления
и группа добровольцев-слушателей – среди них был и я. Трудные испытания выпали
на долю моего младшего брата Иласа. Боевой путь его протянулся от Ленинграда до
Потсдама. Дважды ранен».4
Обычными, как мы
отмечали, для воспоминаний являются картины из детства и юности, бытовые
зарисовки.
1933год. Семнадцатилетние мальчики (Мусаби
Бетрозов, Амурхан Бабзиев и Хасан Цебоев) приехали в Москву с намерением
поступить на рабфак. «…Мы приехали в чувяках,- вспоминает Хасан Цараевич,-
ветхих рубашках и брюках. Нас нигде не принимали,- мы уже опоздали, занятия
начались, во-первых, во-вторых, мы плохо знали русский язык. И когда нам
разрешили писать диктант, то наделали столько ошибок, что учителя хватались за
голову. И пришлось бы нам возвращаться домой не солоно хлебавши, если бы не
встреча с партийным работником из Северной Осетии – Горга Арсаговым, который
пообещал поговорить с находившимся тогда в Москве членом ЦИК – Заурбеком
Калоевым. А он нас повел на прием к Калинину М.М. Он позвонил куда-то, попросил
устроить приезжих в порядке исключения на рабфак. За нами закрепили учительницу
Григорьеву…»4
Повествование автора во
многом напоминает нам сказочное нанизывание мотивов:
а) препятствия –
«опоздали, занятия начались»;
б) встреча с чудесными
помощниками – Горга Арсагов, Заурбек Калоев, Михаил Калинин;
в) счастливое разрешение
проблеме: герои – слушатели рабфака.
Путешествие в поисках
счастья трех ребят из глухого горного села Лескен, встреча с тремя
чудесными помощниками, на наш взгляд не случайные элементы в воспоминаниях
рассказчика. Истоки этого феномена (владение культурой народной речи) в
традициях национального воспитания – устное слово старших за столом, в общении
с гостями, в обращении с детьми, в образных наставлениях и т.д.
Кульминацией воспоминаний
Хасана Цараевича, да и наверное всей его жизни, является его знакомство,
совместная служба, а затем и дружба в составе первого чешского отдельного
батальона с доблестным Героем Чехословакии Людвигом Свободой. «Мы вместе
добивали фашистов в Праге. Я получил орден Красной Звезды, два ордена
Отечественной войны, много других наград, в числе которых мои любимые – два
высших офицерских креста Чехословакии образца 1939года. Позвали утром меня –
после выполнения здания – я привез десять студебеккеров с 122 и 76
миллиметровыми снарядами из г. Дарницы, - вспоминает Цебоев Хасан. – Людвиг
Свобода говорит: «Несите крест!», и прикрепил мне на грудь Высший офицерский
Крест Чехословакии, сказав: «Вы первый русский, которому я его даю».5
Завершая свои
воспоминания, Хасан Цараевич на память цитирует строки знаменитой фронтовой
песни «Землянка», которую его друзья, осовременив, подарили ему в 2000 году:
Пусть давно нет в
землянке огня,
На поленьях давно нет
слезы.
Но гармонь все тревожит
тебя –
Слышишь отзвуки дальней
грозы…5
В поэтике воспоминаний
ощущается влияние эпических жанров осетинского фольклора. Это выражается в
отношении рассказчика к танку, самолету, «катюше» как живому существу,
надежному другу. Рассказ Зангиева Владимира Сослановича о своем самолете
воспринимается именно так. Слияние образа пилота с образом самолета – это
поэтический прием, восходящий к мифологическому восприятию оружия (Батраз –
меч), как ипостаси героя.
«Я был летчиком – летал
на маленьком штурмовике. Этот самолет маленький, но шустрый такой
и очень вооруженный – тот самый знаменитый самолет, воспетый
в литературе и проклятый немцами всех родов войск… Мы часто вылетали на
задание. Я тоже часто летал на линию фронта на своем штурмовике. Самолет был замечательный.
Там, где он летал над рядами фрицев, оставались широкие дорожки трупов и разрушенных
орудий…»6 Автор с помощью эпитетов подчеркивает
необычность самолета: «маленький, шустрый, очень вооруженный, знаменитый,
воспетый в литературе, проклятый врагами». Обязательным композиционным
элементом эпических произведений (преданий, сказаний) является изображение
поединка: один Зангиев на своем штурмовике и шесть фашистских мессершмидтов.
Автор воспроизводит реальную боевую обстановку, вводя в свой рассказ военную
терминологию: тормозные щитки, центр прицела, кнопка, штопор, но поединок
выигрывает тот, «у кого мозги хорошо работают в минуту опасности – я придумал
маленькую хитрость», - так сформулировал свои дальнейшие действия летчик-асс.
Сам «процесс» изображения этой встречи, его исключительность, важность,
общенародная значимость, героический характер переданы в традициях эпической
гиперболизации.
Воспоминания, что
совершенно естественно для такого рода словесного искусства построены как
сочетание отдельных эпизодов, некоторые из которых представляют собой
относительно завершенные звенья в описании целостного события, т.е. каждый
такой эпизод связан с одним географическим местом, непрерывным промежутком
времени, своей системой действующих лиц; другой эпизод - мы попадаем в другую
обстановку, причем каждый из этих эпизодов может быть поэтически окрашен в
соответствующий изображаемому эпизоду стиль.
Щербин Иван Иванович,
житель нашего города, войну прошел от Орла до Восточной Пруссии (1942-1945гг.),
был командиром роты, разведчиком, сражался в лыжном батальоне. Его воспоминания
– цепь эпизодов: один из них посвящен захвату в плен немецкого офицера,
говорившего хорошо по-русски и располагавшего ценными сведениями. После проверки
его сведений он был оставлен в роте и сражался в рядах Красной Армии до конца
войны.
Другой эпизод переносит
нас в одну из деревень, только что освобожденную от оккупантов:
«Мы возвращались в
деревню после тяжелого боя. Нас осталось семь человек в лыжном батальоне. В
поле было много снега.
Вдруг мы услышали детский
плач и стоны. Стали искать, но долгое время никого не могли найти, а крики и
стоны не прекращались. Все мы были в недоумении. Тогда решили разгребать снег и
вскоре нашли колодец трехметровой глубины, который был засыпан землей, досками
и замаскирован снегом. В этот колодец немцы сбросили детей. Те, что находились
на дне, были задавлены и удушены, а десять детей, лежавших ближе к поверхности
земли, удалось спасти. Среди них был мальчик лет пятнадцати. Его отец
партизанил, за это ему фашисты на спине выжгли звезду, а под ней – слово
«собака». Этот мальчик остался в батальоне и вместе с нами бил врага».7
Этот эпизод воспроизводит
страшную картину жестокости фашистов по отношению к детям. По характеру
повествования его можно рассматривать как предание: указано место действия,
количество участников, в основе эпизода – один, наиболее запомнившийся факт
войны; вычленяются элементы сюжета (завязка, кульминация, развязка).
К подобного рода эпизодам
воспоминаний можно отнести разработку мотива встречи русских бойцов с
отдыхающими противниками. «Наро-фоминское направление,- вспоминает Цебоев Хасан
Цараевич,- и здесь произошел такой случай: ехали около маленькой лесной поляны
и вдруг услышали звуки губной гармошки. Прислушались и увидели – на сосновой
поляне расположился немецкий обоз. Фрицы изрядно выпили, распряженные лошади
пасутся в стороне, автоматы лежат рядом с гопкомпанией. Старшина Поляков
говорит мне: «Товарищ командир, давайте возьмем их в плен». Я ответил: «У нас
одна винтовка – карабин - и все (все остальное оружие утонуло при переправе
через реку, где группа подверглась сильному минометному обстрелу)». И все-таки
вышли к ним с опушки леса… Фрицы растерялись и не сделали даже попытку оказать
сопротивление. Наши бойцы собрали оружие, обыскали все двенадцать повозок. На
второй день генерал Захаров представил меня к первой награде – Ордену Красной
Звезды».4
«В Польше дело было,-
вспоминает В.Ц.Макеев,- Один лесник нам говорит: «Танкисты, двенадцать немцев у
меня кушают там». Мы втроем побежали. Отдельный дом в лесу – и там застали их.
«Хэнде Хох! Руки вверх!», - и тут (умирать никто не хочет – мæлын никæй
фæнды), слушай – молятся (я до сих пор не умею молиться!). Мы в плен не
брали, нам некогда, не в нашу задачу входит в плен брать. Так, все. Ну, давай
расстреливать! - Я не могу! И другой: Я
не могу! Сам расстрелял двенадцать немцев из пистолета».3
Сравнивая эти два эпизода
из двух разных воспоминаний, мы обнаруживаем много общего, как в структуре его
построения, так и в стиле, в деталях: один общий мотив – случайная встреча
небольшой группы советских бойцов с отдыхающими немцами; указаны места
действий; используются излюбленные числа: три, двенадцать;
эмоционально-торжествующий стиль повествования, характерный для описания подобных
встреч «местного» значения.
Отличия касаются не
существа изображенного эпизода, а более выразительного языка воспоминаний
В.Макеева: он приглашает слушателя в собеседники («слушай!»), сопровождает
рассказ комментариями на осетинском языке, используя устойчивые речевые
сочетания, тут же переводя их на русский язык («мæлын никæй
фæнды», «я до сих пор не умею молиться»).
Другим важным компонентом
в структуре воспоминаний является оценка Великой Отечественной войны ее
участниками, пережившими ее, на своих плечах вынесших все трудности войны и
имеющих право говорить о ее промахах и тактических победах.
«…Все знали,
Сталин знал, вся страна знала. Почему знали? – Вот немец здесь, а
мы – здесь. Когда подтягивают войска к нашей границе – видно, слышно, что к границе
подтягиваются не свои войска, не для парада, не для праздника,
а для войны. Вот они напали когда? – 22 июня в 4 часа утра. Видели,
языка взяли: вот готовимся, вот часы, говорит, уже пойдем наступать на вас. Но
что? Армия у нас не готова была, оружия не было, техники не было, не обучены… и
застали нас врасплох. Даже винтовок не хватало, Автоматов вообще не было. И вот
поэтому прорвали и шли… И за год же сюда пришли, здесь вот были, у нас. За год!
Сталин молодец был, и такого человека не было как его помощник полководец
Жуков! Все везде мажут, немец прорывает без сопротивления… И значит приказ был
№ 127 – тоже Сталина: «Ни шагу назад!». И даже как примечание: убьют, падаешь –
и то вперед, туда, к противнику. Продвинешься еще на два метра. Такое было! И появилось
оружие «катюша» - так звали ракетные установки. И вот этот приказ строгий, и
расстрелы дезертиров, предателей, изменников, и «катюша» сделали переворот в
лучшую сторону. Вот тебе Сталин, вот тебе оружие, вот тебе…Победа».3
Перед нами устная речь,
богатая образами, насыщенная риторическими вопросами, повторами, убедительными
доводами, собственной оценкой той незабываемой войны.
Рассмотренные
произведения сводят нас с народными героями Великой Отечественной. Ум,
смекалка, хитрость – исконные качества героев этих рассказов. Забота об
оставшихся в оккупации родных, стремление убедить их в скорейшей победе, любовь к своим младшим – все эти оттенки
чувств наполняют воспоминания. Из отдельных солдатских оценок созданы образы
военачальников и командиров, главное в их характеристике – мужество, военная
проницательность. «Если маршал Жуков приезжал под Сталинград – мы побеждали,
приезжал под Курск – значит опять победа!»8
«Кабалевский, лейтенант один, очень здорово воевал, командир танка был.»3
«Имени не помню…Он
остановил панику и организовал наступление. Высокий, красивый капитан, в
полушубке, при всех регалиях, с пистолетом. Он встал и закричал: «Назад!
Никакого отступления!». Он взял командование в свои руки. Село Большое было
отбито. Никто не пострадал. Да, это был очень интересный человек…К сожалению, я
не помню его имени…»8
Таким образом, анализируя
местный поствоенный мемуарный материал, мы пытались на конкретных примерах
показать правомерность отнесения его к разновидности устной народной прозы.
Записанный спустя годы со дня той Великой войны, в памяти ее участников
сохранены до мелочей исторические факты, обрастающие признаками фольклорных
произведений на уровне сюжетно-композиционном, языковом,
предметно-изобразительном.
1.
Гончарова
А.В. Устные рассказы Великой Отечественной войны;
Бараг Л.Т. Об устных
рассказах, записанных в последние годы// Русский фольклор. Русская народная
проза. Т. XIII, М.-Л.,1972; Проблемы современного народного творчества. Русский
фольклор. Т.IX,1964; Русский фольклор Великой Отечественной войны. М.-Л.,1964.
2.
Новиков
Н.В. Советские фольклористы и современность// Проблемы современного народного
творчества. Русский фольклор: Наука. М.-Л.,
Т.IX, 1964,С. 32.
3. Все записи от Макеева
В.Ц. выполнены соавтором статьи студенткой
3 курса факультета
русской филологии М.Дарчиевой в г. Алагире в феврале 2005г. (Фольклорный архив
кафедры русской литературы – далее ФАКРЛ.)
4. ФАКРЛ, текст
воспоминаний записан студенткой Караевой А.В. в 1996г.
5. ФАКРЛ, воспоминания
записаны от Цебоева Х.Ц. студенткой Слепушкиной Е. в 2000г.
6. ФАКРЛ, воспоминания
записаны от Зангиева В.С. студентками Мехтиевой И., Харебовой В. в 1989г.
7. ФАКРЛ, воспоминания
записаны от Щербина И.И., 1925г. рождения студентами Гавалиди Е.К., Муртазовой
Н.Г. и Пищиковой Н.В. в 1984г.
8. ФАКРЛ, воспоминания
записаны от Закаева Григория Борисовича студентами Мехтиевой И. и Харебовой В.
в 1989г.