Е. И. Кобахидзе

 

 

Народные собрания в системе общественного самоуправления осетин

в дореформенный период

 

«У обитателей северной покатости кавказского хребта, до того времени, пока княжеское достоинство не утратило своего прежнего веса и значения в народе, существовало два порядка в правлении, разительно отличавшиеся между собою: владельческий и народный <…> В обществах же: …дигорском, аллагирском, куртатинском и тагаурском, у которых высший класс народа составляют старшины, преобладало народное правление»[i]. Утверждение о преобладании у осетин «народного правления», зафиксированное в записях адатов, основывалось на очевидной роли народного собрания в организации всех сторон жизнедеятельности осетинской сельской общины.

Описанию структуры и деятельности народного собрания осетин – «ныхаса» – отведено достаточное место в литературе прежде всего ввиду его очевидной приоритетности в структуре самоорганизации осетинского общества. Основные черты, характеризующие этот важнейший институт потестарно-политической системы, выкристаллизовавшиеся уже ко времени присоединения Осетии к России, сохранялись практически в неизменном виде на протяжении всего периода освоения империей этого региона. Зримый демократизм, сочетавшийся с обязательностью исполнения решений, принятых народным собранием, принципы формирования этого «законодательного» органа, имевшего к тому же и рычаги, призванные контролировать исполнение собственных постановлений, его компетентность практически во всех областях общинной жизни, и, наконец, «внесословность», которая ярче всего отражала значимость архаического общинного начала в структуре самоуправления, являлись теми чертами, на которые чаще всего обращалось внимание исследователей.

Демократическое начало, пронизывая всю систему общественных отношений, начиная с внутрисемейных, нашло наиболее полное воплощение в народном собрании. Однако та форма «демократического» правления, которая была представлена ныхасом, вовсе не означала равенства его членов, чьи статусные позиции в народном собрании определялись теми же факторами, что лежали в основе выделения старейшин, возглавлявших родственные и общинные объединения разных уровней: возрастом (или правом первородства), авторитетом, влиятельностью среди членов коллектива, численностью и состоятельностью представленных семей, временем проживания фамилии на данной территории. Демократизм, скорее, заключался в том, что обеспечивал каждому члену данной социальной структуры гарантию участия в хозяйственной жизни коллектива, что не подразумевало равенства в самой форме участия. Равенство было невозможно в условиях возрастной иерархии, жестко очерчивавшей привилегии старших и регламентировавшей степень участия каждого в деятельности народного собрания. Исключительное значение возрастного статуса в народном собрании даже ввело в заблуждение В. Б. Пфафа, который полагал, что членами ныхаса могли быть только старики[ii], не заметив при этом, что в таком случае народное собрание подменялось бы советом старейшин, имевшим все же иное функциональное предназначение. В действительности состав народного собрания был гораздо более широким, и членами ныхаса на самом деле являлись все взрослые мужчины коллектива, среди которых группе старейшин отводились совершенно особые ролевые функции. Функции представительства и распоряжения, характеризующие участие старейшин в ныхасе, реализовывались в ходе самого народного собрания, будучи все же ограниченными местом и временем его проведения. Позиционные привилегии старейшин подтверждались на ныхасе в том числе правом предоставления голоса кому-либо по их собственному усмотрению[iii]. Формальное равенство общинников – участников собрания заключалось в потенциальном праве каждого из них подавать совещательный голос[iv].

Строго говоря, ныхас не имел формально организованного характера, как то полагал В. Б. Пфаф[v], свойства и функции органа осуществления общественной власти ныхас приобретал только в тех случаях, когда возникала необходимость в обсуждении вопросов, касающихся всего села или какой-либо родственной группы, входящей в это село. По сути же ныхас – каждодневное «сборище мужчин, центр общественной жизни», куда «женщины не имеют права доступа и принятия в нем участия, в каком бы возрасте или положении они ни находились»[vi], и в этом своем значении он сохранил глубоко архаичные черты мужских союзов, в которых действовали свои законы, проистекающие из половозрастной специфики разделения трудовых сфер[vii]. Неформальный характер собственно ныхаса (то есть собрания мужчин) подчеркивает и то обстоятельство, что специально организованное собрание у осетин закрепилось в институте «амбырд», представляющим собой «назначенное общее собрание нескольких независимых друг от друга обществ или ущелий»[viii]. Однако роль организующего начала общинной жизни исполнял именно ныхас: будучи стихийным по своей природе и представляя всех равноправных членов родственного или территориально-родственного коллектива, он всегда имел в своем распоряжении необходимые резервы для мобилизации в нужный момент организационно-управленческих функций. В этом смысле ныхас, в каком бы из осетинских обществ он ни функционировал – с ярко выраженными сословными отношениями или напротив, еще не вызревшими, – оставался институтом потестарным, то есть таким, в котором специфические функции по организации и управлению хозяйственно-экономической жизнью осуществлялись посредством всего коллектива, не будучи отделенными от него.

Характер и объем функций, закрепленных традицией за патриархальными властными институтами, варьировали соответственно сложности социальной единицы. Функциональная амбивалентность, «неразделенность полномочий» была следствием институциональной неоформленности процесса разграничения структурных аспектов власти, эволюция которой шла, скорее, по линии «единоначалие – коллективное управление». Законодательные и исполнительные функции общественной власти могли одновременно реализовываться различными институтами общественного самоуправления. Объективная необходимость поддержания баланса в коллективном процессе производства-потребления требовала также и специфических для каждой социальной единицы форм организации властных отношений: так, элементы «демократического» общинного начала, проявляясь лишь в некоторой степени в семейной общине в форме семейного совета, на уровне более сложного общественного организма – в сельской общине – выступают уже в качестве институциональных; в то же время авторитарное единоначалие главы семейной общины («хистара») практически полностью замещается демократическим принципом формирования коллективного органа управления – народного собрания («ныхаса»).

Традиционно ныхас трактовался как коллективный орган, осуществляющий законодательную инициативу, однако эта его функция не была все же жестко регламентирована. Законотворческий аспект в деятельности ныхаса, расширявший его основные полномочия проводника обычного права, объективно оправдан необходимостью поддержания баланса в производственно-потребительской сфере. Правовые нормы, выработанные ныхасом в каждом конкретном случае, с течением времени приобретали значение «объективной ценности и социальной целесообразности»[ix]. В ограничительных функциях народного собрания, направленных на пресечение действий деструктивных факторов внутри коллектива, могущих представлять угрозу равновесному существованию всей общественной системы, сконцентрирован контролирующий аспект общественной власти, основная задача которой как раз и заключается в сохранении оптимальных условий для нормального функционирования и воспроизводства социальной структуры. И если институт старшин представлял собой олицетворение «морально-идеологического» ограничителя, то ныхас как коллективный регулятор общественной жизни стал институтом, оперирующим уже практической системой ограничительных мер, таких, например, как бойкот ослушника[x].

Таким образом, ныхас, с одной стороны, явился тем институтом общественной саморегуляции, в котором углублены, расширены и зафиксированы регулирующие и контролирующие функции общественной власти. С другой же стороны, народное собрание служило существенным «противовесом», сдерживавшим авторитарные тенденции в руководстве деятельностью общины.

Вся сложная многоуровневая система народных собраний – от квартально-фамильных и общесельских до верховного ныхаса, представлявшего интересы целого общества – «гражданской общины», – была выстроена в соответствии с демократическим началом[xi]. Функциональное поле каждого из этих собраний определялось рамками его представительства. Различные уровни народных собраний отличались прежде всего кругом решаемых на них проблем и степенью влияния на жизнь общины в целом.

Ступенью социальной организации, на которой принцип коллегиальности в управлении жизнедеятельностью социума получил институциональное оформление, явилась патронимия[xii]. Разрастание группы, разнородность хозяйственно-имущественных интересов составляющих ее субъектов, усложнение социальных связей, в которых оказалась задействована патронимия, требовали концентрации регулятивно-управленческих функций и отделения их от обрядово-бытовой практики, в пределах которой, впрочем, могли осуществляться функции распоряжения. Однако в единоначалии как форме осуществления властных полномочий содержалась угроза сбалансированному существованию социума, условием эффективности жизнедеятельности которого было равноправное сотрудничество всех его членов в процессе производства-потребления.

Разграничение властных категорий, ведущее к автономизации управления с одновременным закреплением его за коллективным органом, ставило преграды для утверждения единоличной власти главы патронимической общности, ограничивая сферу его полномочий. Окончательное утверждение примата коллегиальности над авторитарным полновластием произошло на уровне фамилии («мыггаг»), обозначившись не только в формировании фамильного ныхаса, но и в складывании института совета старейшин фамилии.

Основной хозяйственно-административной единицей осетинского общества в исследуемый период оставался аул – сельская община. В компетенцию общесельского ныхаса входило, во-первых, разрешение проблем, связанных как с исключительно хозяйственной деятельностью (подворное распределение общинных земель, земских повинностей, расходов на общественные постройки и пр., а также вопросы, связанные с теми процессами земледельческо-скотоводческого цикла, в которых задействована вся община[xiii]), и, во-вторых, улаживание всевозможных административных дел, «которых старшины не берут на свою личную ответственность». Наконец, именно сельский ныхас являлся той конечной инстанцией, где подвергались окончательному обсуждению важные частные дела, «как судебные, так и чисто личные»[xiv]. Представляя интересы общности более высокого порядка, чем любой кровнородственный коллектив, общесельский ныхас был вправе рассматривать вопросы принятия в общину нового члена и решать возникающие в связи с этим земельные проблемы[xv]. Перечень вопросов, подлежавших рассмотрению на общесельском ныхасе, не ограничивался, однако, исключительно хозяйственно-административной и правовой тематикой, составлявшей внутреннюю жизнь общины: ныхас также был полномочен представлять интересы общины как целостного социального организма перед внешним миром[xvi]. Таким образом, за ныхасом закрепилась и консолидирующая функция, обеспечивавшая каждому члену общины чувство принадлежности одному коллективу и причастности общим интересам вне зависимости как от его гражданско-правового статуса и экономического положения в самой общине, так и конкретных семейно-родственных связей.

Территориально-соседская община, сформированная на основании совершенно иных принципов, допускала возможность дискретности, прерывности в традиции осознания единства происхождения членов данного коллектива, поэтому функции ныхаса в консолидации соседской общности приобретали особый смысл, становясь социоорганизующими. Восприятие данной социальной структуры как определенной территориально-хозяйственной целостности стимулировало членов сельской общины упорядочивать добрососедские отношения, и это направление деятельности общинного ныхаса лишь подчеркивало его консолидирующую функцию.

Совершенно особое значение в консолидации осетинских общин имели ныхасы группы селений, отдельных ущелий и ущельских объединений. Сфера компетенции ныхасов этих уровней была значительно расширена за счет включения в нее вопросов военно-политического характера: организации обороны и ведения военных действий, постройки оборонительных сооружений, объявления войны и заключения мира и пр. Функциональные полномочия ныхаса объединения сел охватывали междусельские взаимоотношения, лежащие в области как хозяйственно-экономической, так и политической.

В вопросах, подлежавших обсуждению и соответствующему решению на междусельских собраниях, актуализировались представления членов группы о единстве не столько хозяйственно-экономическом (имевшем, скорее, номинальный характер), сколько социально-политическом. Номинальность хозяйственно-экономического единства, сопряженная с объективной необходимостью поддержания политической целостности такой широкой и разнородной по своему составу общности, требовала уже иных форм участия в органах самоуправления. Это требование привело к замещению принципа подворного представительства, практиковавшегося на более низких ступенях социальной организации, «соборным принципом», подразумевавшим выборное начало, когда представлять территориально-соседскую общину делегировалась группа избранных на местах депутатов – как правило, старейшин селения[xvii]. Поэтому состав ныхаса объединения был сравнительно ограниченным[xviii]. Именно старейшины как носители социального опыта являлись гарантами сохранения такой целостности, которая обеспечивала общности, во-первых, собственное равновесное существование и, во-вторых – «самодостаточность» в отношениях с внешним миром. Выборное начало, лежавшее в основе формирования как междусельских ныхасов, так и собраний более высоких иерархических уровней, лишь подчеркивало значимость для социума возрастного статуса, не будучи исключительно имманентной характеристикой демократизма общинного собрания вообще. Вместе с тем иные принципы формирования состава народных собраний высших уровней не отменяли самого порядка организации и проведения этих мероприятий, на которых организационно-представительские функции по-прежнему сохранялись за группой наиболее уважаемых старейшин из числа участников собрания.

В практике социальной самоорганизации существовали и централизованные ныхасы, действующие в отдельных ущельях, где располагалось несколько групп сел, которые территориально привязывались к месту проживания первопоселенцев. Территориальное единство и необходимость в регулировании взаимоотношений, обусловленных близостью экономических интересов, определяли круг функциональных обязанностей таких ныхасов, в числе которых были и функции организации военно-политических мероприятий: строительство оборонительных сооружений, наблюдательных башен, комплектование в случае нужды отрядов, выбор предводителя отряда и т. п.[xix] Там же решались вопросы организации и проведения военных походов – «балц» – на соседние районы. Ущельные ныхасы, таким образом, были высшим полномочным органом управления крупных общинных объединений.

В особо важных случаях организовывался сход представителей всех основных горских осетинских обществ, на котором обсуждались вопросы, связанные с общинными интересами: здесь решались вопросы войны и мира, организации самообороны, здесь же принимались решения о вынесении приговоров изменникам и их бойкота, сюда обращались в тех случаях, когда ныхасы низших иерархических уровней не могли самостоятельно справиться с поставленной перед ними проблемой[xx].

Ущельные и общеосетинский ныхасы занимали самые высшие ступени в иерархической системе общественного самоуправления. Продолжая оставаться органами, потестарными по своей природе, они наиболее ярко демонстрировали значимость для социума, находящегося на «догосударственном» этапе социально-политического развития, патриархально-общинных норм самоорганизации, предопределенных специфическими условиями жизнеобеспечения.

Будучи институциональным, принцип коллегиальности, лежавший в основе формирования общинных органов самоуправления любого иерархического уровня, соблюдался во всех обществах Осетии, однако степень развития социальных отношений накладывала свой отпечаток на его социальное содержание. Так, в Алагирском обществе, отличавшемся большей сохранностью в общественных отношениях патриархально-общинных черт, ныхас полнее выражал функции коллективного регулятора общественной, хозяйственной и идеологической жизни общины, чем в Дигории и Тагаурии, в которых уровень феодализации свел на нет представительно-демократическую суть общинного собрания, сохранившего лишь свою структуру. В то же время безусловность соблюдения «демократического» принципа представительства на всех уровнях социальной организации формально сдерживала сословно-статусную дифференциацию, обеспечивая народному собранию характер не просто «демократического», но «всесословного» органа.

Всесословность как основная качественная характеристика народного собрания трактовалась в понятиях обычного права и коренилась в слабой степени социально-правовой дифференциации в различных осетинских обществах, имевших общие особенности феодализации[xxi]. Экономическая целесообразность, объяснявшая длительность существования общинной организации у осетин, и отсутствие прочной экономической базы у владетельского сословия лежали в основе коллективного характера процесса производства-потребления. Индивидуализация даже одной из сторон этого процесса грозила подрывом самих экономических оснований существования общины (недаром община активно противилась упрочению экономического статуса представителей общинной элиты и более благосклонно принимала улучшение материального благосостояния рядовых своих членов, косвенно поддерживая таким образом равновесие имущественно-правовых статусов). В этом смысле «сотрудничество» всех членов социальной структуры в освоении ресурсов (как материальных, так и духовных) имело следствием «демократическое» равноправие большинства представителей общины, и, в свою очередь, делало обязательным соблюдение гражданско-правовых норм каждым ее членом. Имущественно-правовые принципы организации социальной жизни по существу являлись тем базисом, на котором выстраивалась вся система правовых отношений в обществе, регулируемых посредством развитой сети институтов общественного самоуправления, одним из которых являлся институт народных собраний.

 

 

Примечания: