С.В.АРХИПОВ, Б.Г.КОЙБАЕВ
СВОБОДА ПЕЧАТИ КАК ЭЛЕМЕНТ ТЕОРИИ ЖУРНАЛИСТИКИ *
*Исследование для данной
статьи было выполнено благодаря гранду Американских советов по международному
обучению (ACTR/ACCELS) и финансовой поддержки Информационного Агентства Соединенных Штатов (
ныне Бюро по Образовательным и Культурным Вопросам Государственного
Департамента США). Ни одна из этих организаций не несёт ответственности за
высказанные взгляды.
В последнее время в российском обществе закономерно повысился интерес к различным аспектам функционирования гражданского общества и, особенно, к проблеме свободы слова.
Над этой проблемой размышлял ещё греческий государственный деятель и оратор Демосфен (ок. 384-322 до Р.Х.), который сказал, что лишение человека права свободно говорить представляет собой величайшее бедствие. Другой античный учёный, римский историк Тацит (ок.58-ок.117 н.э.), восхвалял императора Траяна за счастливые времена, когда каждый человек мог свободно говорить то, что думает. Проблемы свободы печати возникла одновременно с изобретением и распространением в мире печатного станка. По иронии судьбы, в 1485 году архиепископ города Майнца, где жил изобретатель печатной машины Гуттенберг, организовал первый цензурный комитет, а уже в 1493 году Инквизиция Венеции выпустила список книг, запрещенных церковью. В 1559 Index Librorum Prohibitorum был обязательным для всех католиков, и он постоянно пополнялся Инквизицией. Светская власть в средние века тоже следовала по пути ограничения свободы печати и стремилась контролировать высказывания граждан. Томас Хобс в «Левиафане» утверждал необходимость государственного контроля над мнениями граждан. Юридическим документом, установившим подобный контроль, стало Английское Постановление о Регулировании Печатной Продукции (English Regulation of Printing Act). Этот закон лимитировал путём предоставления лицензий издание печатной продукции.
Начало борьбы за свободу печати положил Джон Мильтон в «Ареопагитике», опубликованной в 1644. Мильтон развил мысль о том, что в ходе справедливых публичных дебатов правдивые и положительные аргументы всегда одержат верх над ложными идеями. Общественные дебаты, по его мнению, ведут к гармонии и справедливому социальному порядку. В своей знаменитой речи, обращенной к Английскому Парламенту, он высказался за свободу печати. Мильтон патетически провозгласил: «Правде не нужно лицензирование, чтобы добиться победы». И в 1695 году Английское Постановление о Регулировании Печатной продукции было отменено.
В Швеции в 1766 году положение о свободе печати было оформлено в формальный закон, который включал право на свободное получение гражданами информации. Свобода печати была закреплена в законодательном документе, ставшим предвестником Конституции штата Виржиния, -- Декларации о Правах 1776 года, где говорилось о том, что свобода печати является важнейшим бастионом свободы и не должна ограничиваться деспотическим правительством.
Во французской Декларации прав человека и гражданина 1789 провозглашалось, что неограниченная свобода
выражать свои мысли и мнения является одним из важнейших прав человека; каждый человек может говорить, писать и распространять печатную продукцию свободно. И, наконец, в Соединенных Штатах в 1791 году Закон о Правах в Статье 1 утвердил положение о том, что: « Конгресс не должен принимать закон… ограничивающий свободу слова или печати». Это положение было ратифицировано как Первая Поправка к Конституции Соединенных Штатов. С этой поправки начинается этап систематического и междисциплинарного изучения принципов свободы печати и развития теоретического знания по данному вопросу.
После принятия Первой Поправки споры о необходимости контроля за средствами массовой информации не прекратились. С одной стороны, многие учёные-юристы утверждали, что запись «Конгресс не должен принимать закон» означает только одно, а именно – нельзя принимать закон, ограничивающий свободу печати, а, с другой, достаточно авторитетные теоретики СМИ, среди которых Г. Лассвелл, У. Липпманн, высказались за ту или иную форму контроля над информацией. Они указали на неприемлемые для общества в целом примеры вмешательства журналистов в частную жизнь граждан, тиражирования детской порнографии, ложной рекламы, оскорбительных выпадов против оппонентов. Для того, чтобы ограничить распространение этих негативных явлений, не только учёные, но и политики, простые граждане пришли к выводу о необходимости контроля со стороны общества над содержанием СМИ. Но многие из поставленных вопросов до сих пор не получили ответа, а именно, кто будет контролировать содержание СМИ? Правительственные чиновники? Военные? Религиозные деятели? Депутаты? Секретная служба? Милиция? И будут ли доверять граждане подцензурным СМИ?
В ХХ веке стало
ясно, что вреда от контроля за СМИ вреда больше, чем от самоконтроля
журналистов над своей деятельностью. Но дебаты относительно свободы печати не
скоро утихнут в обществе потому, что эта свобода вступает в противоречие с
другими базовыми правами, гарантированными Конституциями многих стран мира. Эти
вопросы имеют практическое значение в условиях, когда отдельные печатные
издания пытаются возбуждать ненависть к расовым, этническим и другим меньшинствам. И возникает вопрос
относительно контроля над безответственными журналистами. Но как тогда быть с фундаментальным
правом человека на свободу слова? Все эти вопросы не теряют актуальности в
условиях появления новых средств массовой коммуникации, активизации издателей,
рекламных агентов и редакторов газет и журналов по защите своих политических и коммерческих интересов. Для
того, чтобы правильно решить возникшее противоречие между журналистами и
общественностью, не допустить возрождения цензуры, с одной стороны, а, с
другой, защитить общественность от недобросовестной информации, необходимо
учесть многолетний опыт того, как решаются подобные противоречия в зарубежной
теории массовой коммуникации.
Одна из наиболее авторитетных книг по этой проблеме опубликована в1956 году (Siebert, F.S., T.B.Peterson, and W.Schramm(1956) Four Theories of the Press. Urbana: University of Illinois Press). Её авторы, анализируя свободу печати в разных странах и в разные исторические эпохи, всё многообразие теоретических взглядов на ту проблему разделили на четыре группы. В авторитарную группу попали теоретические обоснования того, что пресса должна поддерживать политику правительства, находящегося у власти. В соответствии со сложившейся практикой авторитаризма, издатель или редактор обязан брать у правителя патент или лицензию на производство печатной продукции. Через эту систему патентов, лицензий, вынужденного самоограничения журналистов, а также путем прямой цензуры, правительство защищает себя от критики со стороны СМИ. При такой системе допускается частное или общественное владение СМИ, но не разрешается любая критика, как существовавшего строя, так и отдельных его представителей, находящихся на вершине государственной пирамиды.
Либеральная теория прессы выросла напрямую из идей и взглядов эпохи Просвещения в Англии в 18 веке. В соответствии с взглядами её основателей -- Мильтона, Локка, Милла -- пресса должна служить обществу в целом, помогать распространять правду путем информирования и развлечения. При этом считалось правильным, что владельцы СМИ должны получать выгоду за свою благородную деятельность. В теории подчеркивалось, что пресса должна находиться в частных руках, но каждый гражданин должен иметь беспрепятственное право издавать свою газету. Контроль над прессой должен осуществляться путем защиты правды и принципа участия граждан в свободном рынке обмена идеями. В результате этих постулатов, претворенных в жизнь, правдивые СМИ должны будут найти своих сторонников и читателей, которые собственным кошельком будут поддерживать правдивых журналистов и издателей, а, соответственно, нечестные и недобросовестные издатели должны будут лишиться такой поддержки, разориться и покинуть рынок. Юридическая система должна вмешиваться в этот процесс только тогда, когда речь может идти о дефомации, непристойной брани в прессе, неприличностях и подстрекательствах к мятежу в военное время.
Эта теория получила очень широкое распространение в странах Западной Европы и Америки до начала промышленной революции. Наука и техника сделали возможным печатать газеты и журналы в больших количествах. Крупные издания, накопив капитал, стали покупать издания своих менее удачливых конкурентов, которые вынуждены были или сливаться в единый коллектив или уступать рынок более богатым и влиятельным СМИ. Такое положение привело к переоценке многих ценностей эпохи Просвещения и либерализма. Мыслящий индивидуум потерял возможность влиять на общественно значимые процессы в стране. Его голос перестал быть слышным в потоке коммерческой рекламы и бульварных изданий. Большой бизнес научился манипулировать общественным мнением и с легкостью стал пользоваться этим грозным оружием в конкурентной борьбе. Эпоха рационализма потерпела поражение в борьбе с иррациональным влечением некоторых издателей и редакторов к наживе и влиянию на умы людей, а это привело к переоценке идей либерализма в разных уголках мира, в том числе и на его родине.
Ответом на негативные явления в сфере массовой коммуникации в ХХ веке стала теория социальной ответственности, согласно которой индустрия СМИ, которая целиком находится под защитой Закона о Правах, должна нести социальную ответственность за результаты своей деятельности. В значительной степени это теория развилась из положений профессиональных кодов этики журналистов, решений профессиональных конвенций и симпозиумов, а также благодаря работе комиссии по Свободе Печати в США, более известной как Hutchins Commission. В соответствии с воззрениями сторонников теории социальной ответственности, каждый член общества должен иметь возможность выступить в прессе только по общественно-значимому вопросу, и он должен получить на определённых условиях такую трибуну, а сами СМИ должны находиться до определённой степени под контролем местной общественности, групп потребителей, комитетов по этике. Кроме того, электронные и радиовещательные СМИ должны получать лицензию у правительства только на определенную частоту и на определённый период времени. Однако владельцы и акционеры особенно электронных СМИ не были удовлетворены таким развитием событий потому, что регулирование рынка СМИ существенно снижало их прибыли.
Началась борьба за «дерегулирование» этого рынка. Острота противоречий в этой сфере усилилась в связи с развитием новейших электронных СМИ – кабельного и цифрового телевидения, а также интернета. В соответствии с решением Федеральной Комиссии по Коммуникациям (Federal Communications Commission), в США аналоговый стандарт NTSC должен быть заменен на цифровой сигнал в 2006. Эта же проблема затронет многие другие страны, в том числе и Россию. Через несколько лет, но уже на более высоком техническом уровне специалисты, политики и общественность должны будут решать, кто должен следить за тем, чтобы СМИ функционировали в социально-ответственной манере? Кто должен решать какое мнение, какого человека заслуживает того, чтобы оно стало известно широкой аудитории благодаря СМИ, а дорогостоящее оборудование было доступно рядовым гражданам для общественного обсуждения насущных проблем?
Кроме вышеперечисленных точек зрения на свободу печати в обществе известна и теория тоталитарной журналистики. Теоретики считают, что авторитарная журналистика с течением времени эволюционировала в тоталитарную журналистику советского образца. Основной миссией такой журналистики должно было быть поддержание советской системы и убеждение людей в верховной роли коммунистической партии, а также особой роли генеральных секретарей, съездов, пленумов в истории человечества. В рамках тоталитарной теории особое место отводится политическому, экономическому и иному контролю за СМИ со стороны правительства. Только абсолютно лояльные и ортодоксальные члены партии имеют возможность регулярно выступать в СМИ. При этом они могут даже критиковать тактику партии, но не её стратегические цели и задачи. При советской системе все СМИ принадлежали государству или находились под полным контролем чиновников и рассматривались как основное идеологическое оружие тоталитарного общества.
С тех пор многое изменилось. В газете «Правда» было опубликовано немало материалов о незаконных привилегиях партийных и государственных чиновников. Сама газета изменила свой статус со времени распада Советского Союза. Бывшая правительственная газета «Известия» стала акционерным обществом. Многие другие партийные газеты и журналы вообще прекратили своё существование. Исчезла предварительная цензура. Радикальные изменения произошли в странах Восточной Европы. В Китае в ограниченном масштабе было разрешено частное владение газетами. Означает ли это, что тоталитарная модель журналистики прекратила своё существование? Для правильного понимания этой проблемы необходимо ответить на вопрос, с какой моделью журналистики зрители и читатели имеют дело, когда смотрят государственное телевидение, читают государственную газету? Меняет что-либо тот факт, что федеральные и региональные государственные СМИ потеряли право на монопольное освещение событий и вынуждены конкурировать с газетами и журналами с иной формой собственности?
В другой широко известной книге различие между моделями журналистики в разных странах мира было пересмотрено и в значительной степени смягчено (Altschull, J.H.(1984). Agents of Power: The Role of the News Media in Human Affairs. New York: Longman). Её автор утверждал, что в современных условиях пресса выступает агентом тех сил, в чьих руках находятся экономические, политические и социальные рычаги влияния на общество. Алтсчул, базируясь на глубоком историческом анализе прессы, выделил три основные модели журналистики в современном мире: рыночная (или капиталистическая) модель; марксистская (или социалистическая) модель; развивающаяся (характерная для развивающихся государств) модель. Внутри этих моделей различны и взгляды на свободу печати.
Основные постулаты рыночной модели заключаются в том, что журналисты свободны от всякого внешнего контроля; свободная пресса это та пресса, которая не обслуживает власть и не подтасовывает факты в интересах власти; нет необходимости в особой политике для того, чтобы гарантировать свободу печати. В марксистской модели: свобода печати означает, что мнения всех людей публикуются, а не только тех, кто обладает богатством; свободная пресса противостоит угнетению; национальная политика должна быть направлена на то, чтобы свобода печати имела правильную форму. В развивающейся модели: свободная печать означает свободу совести для журналистов; свободная пресса менее важна, чем выживание всей нации; национальная политика должна обеспечивать юридическую защиту свободы.
Невзирая на различия в моделях прессы, Алтсчул высказался довольно пессимистично относительно свободы прессы в современном мире. Вывод, который он сформулировал в заглавии книги, гласит – во всех странах СМИ выполняют волю людей, обладающих политической и экономической властью, и не являются независимыми. Вера в свободу слова очень широко распространена среди журналистов, но понимается всеми по-разному. Доктрина социальной ответственности также чрезвычайно широко распространена в мире, и практически все журналисты верят в то, что они служат интересам людей и выполняют их волю. Школы журналистики всегда воспроизводят идеологические ценности той системы, в которой они существуют. Парадоксально и остроумно прозвучало его утверждение и о том, что практика СМИ всегда не согласована с теорией журналистики.
Широко известны и два юридических подхода к проблематике свободы печати в теории массовой коммуникации, которые вытекают из анализа судебной практики. Первый – «функциональный» или как его ещё называют «структуралистский» -- представлен трудами Александра Мейклджона основан на том утверждении, что Первая Поправка к Американской Конституции гарантирует свободу печати только в том случае, если ею пользуются в интересах всеобщего блага. Другой подход к проблематике свободы печати, который представлен работами Лоурэнса Трайба, основан на том утверждении, что свобода печати выполняет более широкие функции в обществе и служит, в частности, для свободы самовыражения отдельного индивида.
А. Мейклджон видит в Первой Поправке к Американской Конституции инструмент демократического самоуправления. По его мнению, свобода печати должна существовать для здорового обсуждения в обществе проблем, имеющих общественное значение, и люди, вовлеченные в демократическое самоуправление, должны быть знакомы с максимально возможным количеством точек зрения до того, как они отдадут свой голос тому или иному кандидату на выборную должность.
Александр Мейклджон утверждал, что Первая Поправка, гарантирующая свободу слова, это инструмент демократического самоуправления. В соответствии с его точкой зрения, свобода слова обеспечивает всестороннее обсуждение вопросов, имеющих общественное значение, и, таким образом, люди, участвующие в гражданском самоуправлении, имеют возможность обсудить максимально возможное количество точек зрения до того, как отдать свой голос на выборах. Следовательно, по Мейклджону, Первая Поправка защищает больше права слушателей нежели ораторов, избирателей нежели агитаторов. «В процессе политического самоуправления большую ценность представляют не слова выступающего, но настроения слушателей. Конечная цель митинга – голосование на основе взвешенного решения. Избиратели, таким образом, должны быть настолько благоразумны насколько возможно».(1)
Свою мысль Мейклджон проиллюстрировал примером городского собрания. Жители города приходят на собрание не столько для того, чтобы поговорить, сколько для того, чтобы быть информированными о решениях проблем в их сообществе. «Митинг преимущественно созывают не для того, чтобы поговорить, но для того, чтобы посредством обсуждения завершить дело»(2). Задача председателя на митинге заключается в том, чтобы гарантировать, что все существенные точки зрения будут услышаны, и дебаты будут проходить в подобающей манере. Председатель регулирует выступления ораторов так, что аудитория знакомится с максимальным количеством идей в наиболее подобающей манере. Акцент, таким образом, делается на эффективности общественной дискуссии.
Поскольку целью общественной дискуссии является развитие гражданской образованности, то Первая Поправка защищает не только собственно свободу слова, но и распространение информации настолько, насколько она соответствует целям гражданского самоуправления. Мейклджон пишет: «Общественное обсуждение общественных проблем вместе с распространением информации и мнений относительно этих проблем должны иметь полную свободу от любого вмешательства».(3) Плюс к этому, правительственные чиновники не должны решать за людей который из ораторов достоин внимания общественности. Право определять ценность выступления принадлежит самим людям: «Это право людей, по которому каждый имеет право решать кого он будет слушать, кого он будет читать, какое изображение человеческой жизни он найдет достойным своего внимания».(4)
Как мы видим, в своих рассуждениях Мейклджон заменил свободу слова свободой идей. В то время когда свобода слова может и даже должна регулироваться в контексте городского собрания, идеи не должны подавляться: «Свобода идей не должна ограничиваться». Мейклджон даже говорил, что замалчивание идей соперника это признак малодушия, недостойное «людей, которые смеют думать»(5).
В дополнение Мейклджон сделал различие между двумя классами высказываний: общественными и частными. Общественные высказывания наподобие политических речей должны быть под защитой Первой Поправки. Частные высказывания, к которым он отнес коммерческие речи, хотя и попадают под защиту Первой Поправки, но могут регулироваться правительством. Такое различие сделано на основании того, что коммерческие речи продвигают «имущественные интересы» индивидуумов больше, чем интересы общества в целом. По Мейклджону, речи, которые « продвигают частные желания в интересах частного удовлетворения» должны быть подчинены более важным интересам правительства, поскольку Первая Поправка не защищает «частные, имущественные интересы»(6).
Однако по иному стал обсуждаться вопрос о защите Первой Поправкой коммерческих выступлений после решения Верховного Суда в процессе Нью-Йорк Таймс против Сулливан. Исследователь юридической практики Гарри Кэлвен, воспользовавшись «функциональной» теорией Мейклджона относительно Первой Поправки, отметил, что в случае с Нью-Йорк Таймс суд распространил действие Первой Поправки на оплаченную рекламу, несущую политическое содержание (7). Кэлвен утверждал, что суд в случае с Нью-Йорк Таймс отказался следовать двухуровневой теории свободы слова, в соответствии с которой коммерческие речи оставались за рамками действия Первой Поправки к Американской Конституции: «Не важно каким образом речь может быть классифицирована, она находится под защитой и действием Первой Поправки. Любая речь с этого момента находится под защитой Первой Поправки» (8). Однако в коммерческой публикации Нью-Йорк Таймс было очевидное политическое содержание, которое отличается от коммерческой рекламы продуктов и услуг. Последние являются объектом тщательного юридического анализа и могут быть предметом судебного разбирательства в установленном порядке.
Лоуренс Трайб воспользовался более широким толкованием Первой Поправки одновременно как механизмом для рационального принятия решений, так и средством для персональной самореализации. В соответствии с взглядами Трайба, свобода слова играет двойственную роль в обществе: рациональную и эмоциональную. С одной стороны, свобода высказываний служит интересам самоуправления, с другой, она ценна сама по себе, как средство самовыражения, как «необходимость говорить» (9).
Трайб утверждает, что свобода слова представляет единственную конституционную ценность, которая помогает индивидууму определять и провозглашать свою индивидуальность. Другие ценности, которые защищает Конституция, включают частную собственность, защиту репутации и способность контролировать информацию о себе («информационная автономия»). Понятие «информационной автономии» Трайба близко по своему значению праву на частную собственность и является неприкосновенным в тех границах, в каких это определено самим человеком (10).
Таким образом, Трайб указал на два основных ограничения на свободу слова. Первое, свобода слова представляет ценность только в контексте диалога – «коммуникация, в процессе которой участники могут убеждать или быть убежденными; коммуникация, которая нацелена на изменение или поддержку убеждений, или на поддержку участия или на отказ участия в акциях на основе своих убеждений» (11). Второе, свобода слова не должна нарушать право каждого человека на «информационную автономию». Трайб писал, что «каждый должен соизмерять право на свободу слова с правом на информационную автономию и самостоятельно определять уровень допустимого вмешательства»(12). Он утверждал, что общественное «абстрактное право знать» должно уступить место «более глубокой заботе об индивидуальности»(13). Общественные дискуссии не должны, по мнению Трайба, наносить вред праву каждого гражданина на сохранение информационной автономии. Свобода слова, по глубокому убеждению учёного, не должна развиваться за счёт права человека на информационную автономию после утраты, которой люди «могут быть лишены права на имущество или свободу во внесудебном порядке»(14).
Трайб предложил своё видение того, как суды могут решать проблему, когда право на свободу слова вступает в противоречие с правом на информационную автономию. Во-первых, Трайб рекомендовал судам проводить расследование того, действительно ли использование свободы слова привело к какому-либо ущербу. В соответствии с этим правилом коммуникация, «в ходе которого каждое конкретное высказывание нанесло ущерб» должна быть ограничена. К примерам высказываний, которые наносят ущерб, он отнес бранную лексику, оскорбления и дефамацию.
Во вторых, если интересы «интересы собственности и жизнеобеспечения» требуют регулирования свободы слова, то суды должны быть уверены в том, что такая регуляция не подавляет идеи и не скрывает факты. Другими словами, правительственное регулирование должно быть сфокусировано на обстоятельствах распространения информации, но не её содержании. По мнению Трайба, правительственное регулирование должно включать принятие законов против «пиратского использования материалов и других отдельных элементов системы, в которых люди имеют специфические имущественные интересы» (15).
В конечном счёте, Трайб даже предложил, чтобы правительство имело право регулировать те высказывания, которые затуманивают смысл или вводят в заблуждение слушателя. «Это не допустимо поддерживать право использовать слова как метательные снаряды, когда никакого обмена мнениями не наблюдается. Никто не должен злоупотреблять своим правом вводить в заблуждение слепого человека насчёт того, что окно – есть дверь, или вымогать деньги за то, чтобы сказать ему правду»(16).
В России наиболее показательна точка зрения на проблему свободы печати Е.П. Прохорова, который подошел к этой проблеме с философской позиции. Он высказал убеждение о том, что свобода – это есть «осознанная необходимость»(17). Возможно, в ближайшее время мы станем свидетелями и других работ в этой области. Пока больше возможностей для размышления о проблемах свободы слова в стране даёт современная политика.
ПРИМЕЧАНИЯ: