Е. И. Кобахидзе

К вопросу о власти главы осетинской семейной общины

Возникающие в поле правового взаимодействия отношения по поводу власти в традиционных обществах осуществлялись в особых институциональных структурах, наличие которых, при всем их известном разнообразии, свидетельствует о потестарном характере социально-политического развития социума. Однако специфика феномена потестарности заключается не только и даже не столько в особых институтах, посредством которых реализовывались властные отношения, сколько в особом характере самих этих отношений, когда различные их аспекты зачастую существовали нераздельно, образуя синкретическое единство. С углублением дифференциации социума по признаку отношения к средствам производства (то есть в стратифицированном обществе[1]) различные категории власти приобретают уже определенную самостоятельность и начинают автономизироваться[2].

Осетинские общества, несмотря на значительную неравномерность их социально-политического и экономического развития, уже ко времени присоединения к России являлись глубоко стратифицированными в социальном плане. Между тем дифференциация осетинского социума по экономическому основанию была не столь глубока, чтобы привести к складыванию антагонистически настроенных по отношению друг к другу социальных групп, а следовательно – и к развитию отношений «господство-подчинение»[3]. В обществах, находящихся на «догосударственном» этапе социально-политического развития[4], особая роль среди категорий власти отводится управлению, которое приобретает общественный характер и является, скорее, функциональной характеристикой всего социума.

Отношения, описываемые различными категориями власти, в традиционном обществе реализовывались на разных уровнях общественной системы, оставаясь в пределах производственно-потребительской сферы. Функциональное содержание власти, соответственно, определялось объективной необходимостью поддержания равновесия, общественного баланса в процессе общественного производства и потребления, при этом решающее значение приобретали регулятивные функции власти. Контроль за надлежащим исполнением этих задач осуществлялся посредством развитой сети общинных институтов, в которых реализовывалась общественная власть, легитимированная обычно-правовыми нормами.

            Осетинские общества, несмотря на их неравномерное социально-экономическое развитие, объединяли схожие механизмы и институты регулирования социально-правовых отношений. Одним из важнейших институтов общественной саморегуляции долгое время являлся институт старшин, стоявших во главе родственных и общинных объединений разных уровней и олицетворявших исполнительную власть. Принципы, на которых базировался институт старшин, были едины для всех звеньев общественной системы. Право первородства или старшинства, сопряженное с немалым моральным авторитетом, обеспечивало, с одной стороны, главенство в коллективе, а с другой – было залогом эффективного руководства всей его хозяйственно-практической деятельностью. В полной мере право «старшего» реализовывалось на уровне минимальной хозяйственно-экономической единицы – в семейной общине. Вне зависимости от степени сложности общественной структуры (семейная община, патронимия, фамилия и т. п.) фигура старейшины символизировала для всех членов коллектива власть обычного права, и в его лице персонифицировались традиционные нормы общежития.

            В семейных общинах роль главы семьи принадлежала старшему по возрасту мужчине, бывшему, кроме всего прочего, еще и распорядителем семейного имущества – дома и усадьбы, земли и скота, сельскохозяйственного инвентаря и изделий домашних промыслов[5]. Еще В. Б. Пфафом отмечено, что старший в роду является «родовым старшиной», которому наследует не обязательно старший по возрасту член семейной общины, но непременно прямой наследник старшего (отца, старшего сына в линии старшего брата; старший сын второго, третьего, четвертого брата и т. д.), «всегда по порядку старшинства рождения»[6]. Руководство семейной общиной составляло «естественную привилегию прадеда, деда, отца или его старшего брата»[7]. В случае нетрудоспособности глава семьи сам поручал старшему за ним по возрасту выполнять функции главы, однако сохранял за собой право совещательного голоса в семейном совете. Что касается установленных обычным правом правил внутрисемейного поведения, то они, по наблюдениям В. Б. Пфафа, сводились к обязательному подчинению сына своему отцу, а младшего – старшему: в этом, по его словам, «заключается первое правило патриархальной жизни, от исполнения которого зависит поддержание в патриархальном семействе прочного порядка»[8]. Объем прав и обязанностей главы семейной общины регулировался обычным семейным правом, основными принципами которого являлись «принцип господства мужчины над женщиной как в имущественных, так и в личных отношениях супругов, принцип строгого господства родителей, и в особенности отца, над детьми как в имущественных, так и в личных отношениях между родителями и детьми, принцип неравенства детей различного пола в наследственных правах»[9]. Контроль за строгим соблюдением этих принципов всеми членами семейной общины являлся прерогативой ее главы, который вместе с тем обладал всей полнотой распорядительной власти во всех областях внутрисемейной жизни[10]. Прочность властных позиций главы семейной общины подтверждалась не только его исключительным правом распоряжения всей хозяйственной деятельностью коллектива, но и наделением его функциями полномочного и единоличного представителя исполнительной власти; по замечанию В. Б. Пфафа, «даже всемогущий ныхас не имеет над отдельным человеком никакой власти; … приговоры его … исполнялись не через общественные должностные лица, но единственно через отца подсудимого»[11]. Старейшина занимал ведущие позиции и в организации духовной жизни семейной общины, выполняя функцию посредника между земным и небесным миром, возглавляя культы и вознося молитвы за столом и при жертвоприношениях[12]. Глава семейной общины имел также безусловное право представительства в отношениях с другими общинами, являясь членом общинных собраний разных уровней. Право старшего на руководство всей деятельностью семейной общины, быть ее «лицом» и полномочным представителем освящалось традициями и являлось незыблемым.

Фигура старейшины обставлялась не только соответствующей внешней атрибутикой (например, ему отводилось особое место в доме, где он восседал на специальном традиционном кресле), но и особыми правилами внутрисемейного этикета, подчеркивавшими его статусную позицию старшего в семье.

Говоря о власти главы семейной общины, необходимо подробнее рассмотреть ее структуру, поскольку именно в семейной общине как низовой хозяйственно-экономической и социальной ячейке традиционного общества «отрабатывались» механизмы руководства и управления процессами в производственно-потребительской сфере, способные обеспечить стабильность и сбалансированность жизнедеятельности всей общественной системы.

Записи современников, наблюдавших осетинский быт в исследуемый период, а также многочисленные и разнообразные этнографические материалы, касающиеся роли старшего в семейной общине, могут свидетельствовать о характере властных полномочий ее главы, в чьем лице проявлялись прежде всего регулятивные функции власти. Вместе с тем, однако, очевидно, что функциональное содержание власти было уже значительно расширено за счет выделения в самостоятельные и вполне самодостаточные категории таких ее аспектов, как руководство, управление и авторитет.

Характеризуя круг функциональных обязанностей главы семьи, З. А. Ванеев интуитивно развел понятия «власть», «руководство» и «авторитет», подчеркнув при этом, что способ управления семейными делами не вполне соотносится с исполнением властных функций[13]. Но прежде о характере власти главы семейной общины писал М. М. Ковалевский, который, однако, основное внимание в данном случае сосредоточил не на разграничении различных аспектов проявления власти, а на экономических основах ее осуществления. Глава семейной общины «заведует хозяйством семьи, направляет занятия каждого из ее членов, требует от них безусловной передачи всех их заработков в общую казну, производит в случае нужды и отчуждает семейные доходы, не иначе, однако, как с общего согласия, наконец, он является представителем семьи во всех ее сношениях с чужими дворами, а также и перед лицом суда. Далее этого власть его не идет. Исключение из семьи отдельных членов и изгнание последних производится не иначе, как в силу решения принятых семейным советом»[14].

Степень ограничения сферы властвования главы семьи, структура и характер его власти стали для М. М. Ковалевского теми критериями, по которым он выделял семьи демократические и деспотические. Эту мысль исследователя развил в дальнейшем М. О. Косвен, однако бытование того или иного семейного типа он связывал с определенной социально-экономической формацией, отводя при этом демократическому типу семьи место в доклассовом обществе[15]. Оставив в стороне обсуждение сугубо классификационных проблем, укажем лишь, что вопрос этот пока не нашел однозначного решения[16]. В данной классификации для нас важны признаки, на основании которых исследователь выделяет семьи демократического и деспотического типов.

            Демократический тип, по мнению М. О. Косвена, отличают: коллективизм в производстве и потреблении; полная сохранность начал коллективной собственности, демократизм во взаимоотношениях; выборность главы семьи – не всегда старшего по возрасту (заметим, что этот признак считается спорным[17]); коллегиальность в решении тех или иных вопросов, ограничение дисциплинарной власти главы и т. д. Деспотический же (отцовский) тип семейной общины характеризовался ярко выраженной тенденцией главы стать не только неограниченным распорядителем хозяйства, но и полным собственником всего семейного имущества, которое и становится основой его деспотии[18].

            Осетинские семейные общины отнесены М. М. Ковалевским, а затем и М. О. Косвеном к демократическому типу. «Процесс превращения указанной архаической формы в ее более позднюю форму имел те общие основания, которые присущи вообще истории большой семьи. Естественно, что у каждого отдельного народа или в каждой отдельной стране процесс этот протекал в зависимости и от местных частных условий. Осетинская семейная община в силу определенных исторических условий не успела превратиться в отцовскую»[19]. Таким образом очевидно, что осетинская семейная община, которая основывалась не столько на коллективно-собственнических началах (коллективное производство и потребление сохранялись и в семьях «деспотического» типа), сколько на демократических принципах управления этим родственным коллективом, сдерживавших авторитарное единоначалие главы семьи, подпадает под определение демократического типа. Особая роль в утверждении демократических принципов управления принадлежала семейному совету, в который входили все взрослые мужчины семейной общины и без которого не обходилось решение ни одного важного для семьи вопроса, что дало основание З. А. Ванееву характеризовать внутренний порядок семейной общины как семейный демократизм[20].

Однако и при такой «мягкой» характеристике типа внутрисемейных отношений основной и ведущей их чертой являлся авторитаризм, проявлявшийся прежде всего при исполнении руководящих функций главы семьи и основывавшийся на безоговорочном признании всеми членами управляемого им родственного коллектива его права первородства. Авторитаризм во взаимоотношениях у народов Северного Кавказа проявлялся в прошлом не только между родителями и детьми, мужьями и женами, но и вообще между старшими и младшими. Авторитаризм в демократических семьях, в отличие от деспотических, затрагивал, скорее, нравственно-бытовые отношения, не посягая на коллективные права всех членов общины на семейное имущество. Соответственно, и пределы власти главы семьи были ограничены коллективными имущественными правами. Деспотическая же власть основывалась главным образом не столько на праве осуществления руководящих и судейских функций главы семьи внутри ее пределов, сколько на ничем не ограничивающейся собственности на все семейное имущество, включая заработки, добываемые членами семейной общины на стороне.

            Таким образом, разделение семейных общин на демократические и деспотические, а шире – определение типа доминирующих в них властных отношений оказывается в прямой связи с экономическими основами власти главы, структура которой зависит от степени экономической целостности хозяйства членов семейной общины.

            Тем не менее, какова бы ни была материальная составляющая авторитарной власти старшего, факт его первородства предопределял ее безоговорочную психологическую поддержку со стороны всех членов родственного коллектива. Как отмечено Я. С. Смирновой, отцовская власть, хоть и в несколько ослабленном виде, а главное – все требования правил поведения по отношению к отцу распространялись и на отделившихся сыновей. Психологический императив отцовского всевластия оставался в силе даже во время вступления в действие законов Российской империи[21]. Авторитет старшего по возрасту символизировал для остальных членов родственного коллектива социальный опыт поколений, обеспечивал нормальное функционирование общности, гарантировал социуму сохранение необходимого баланса в процессе производства-потребления.

            Построенная на патриархальных началах, семья всегда оставалась достаточно рациональным механизмом обеспечения не только нормального исполнения всех функций, изначально свойственных минимальной ячейке социума (детопроизводство, социализация и пр.), но и всей хозяйственной деятельности родственного коллектива. Насущные потребности стабильного функционирования семейно-родственного коллектива диктовали его главе необходимость в удержании своего морального авторитета, поскольку именно авторитет старшего являлся той осью, вокруг которой строились отношения властвования в семейной общине. Именно веками выработанное понимание рациональности лежало в основе тех негласных ограничений, которые сдерживали деспотию старшего, могущую представлять угрозу сбалансированному существованию данной социальной структуры. С.В. Кокиев свидетельствовал о том, что даже и наделенный неограниченной властью глава осетинской семьи не был деспотом[22].

            С проникновением в семейно-родственную структуру товарно-денежных отношений трансформировалось и переосмысливалось содержание, подразумевавшееся под старшинством, которое прежде означало и главенство. Старшинство ассоциируется уже не столько с «первородностью», сколько с однозначно понимаемой «полезностью» для коллектива: если раньше «полезность» заключалась в умении рационально организовывать процессы жизнедеятельности родственного коллектива, обеспечивавшие его простое воспроизводство, то в новых условиях хозяйствования, в которых оказывались семейные общины после проведения земельной реформы, «полезность» напрямую связывалась с прибыльностью для семьи. «Если данный субъект приносил много пользы для семьи, то он бог семьи, он их кормилец, ему поклоняются все, его величают, – пишет М. К. Гарданов. – Старость тут уже ни при чем. Старшие в роде и в доме, до сего времени считавшиеся повелителями и властелинами дома, по идее новой жизни отходят на задний план»[23].

            Однако трансформации, вызванные новыми конкретными экономическими реалиями, не затронули самого факта существования института главы семейной общины. Деформировались критерии выделения старшего в коллективе родственников, но сам этот «пост» и функции, с ним связанные, не подверглись изменениям. Проблема обеспечения баланса в процессе производства-потребления оставалась по-прежнему актуальной, а успешное поддержание этого баланса продолжало зависеть от степени авторитетности главы семьи как среди самих ее членов, так и вне ее. Акценты, скорее, переместились из сферы морально-идеологической в сферу экономическую. Разумеется, авторитет как категория властвования, носитель его «определяются как стадиальным уровнем развития того или иного общества, так и конкретно-исторической обстановкой, в которой это общество функционирует, хотя следует сказать, – отмечает Л. Е. Куббель, – как раз в области авторитета традиция отличается особой устойчивостью в том смысле, что становление новых его форм, изменение субъекта авторитета обнаруживают тенденцию к сохранению старых внешних форм даже при коренном изменении социального содержания с особенным упорством»[24].

Культ старшинства в условиях слаборазвитых социально-экономических отношений объяснялся функциональной необходимостью воспроизводства из поколения в поколение существующих семейно-общественных форм. Тип и организация отношений в сфере производства-потребления, доминировавших в семье, во многих чертах дублировались и на других, более сложных, уровнях общественной системы, поскольку патриархальная большая семья являлась не только специфической формой объединения родственников, но и формой социальной организации человеческого коллектива, в которой хранилось и воплощалось общинное начало[25]. Основой же, объединявшей семью и общество, являлись безусловное почитание авторитета старшего в семье и повиновение ему[26].

ПРИМЕЧАНИЯ: